Свет правду родит

 Освобождение ряда украинских территорий стимулировало более основательное знакомство с тем, как там было поставлено школьное образование. Невеселое это было знакомство. Гуманитарная его часть способна привести в состояние ступора. В первую очередь это относится к такому предмету, как литература.

 Будущим историкам, вероятно, нелегко будет понять, каким образом кучке бесноватых, вышедших из карпатских лесов, удалось подчинить себе такую большую и культурную страну как Украина. Должно быть, сыграло роль состояние растерянности, в какую привел народ Украины крах советских порядков, психологическая муляка (недавно перешедшее из украинского в русский слово, означающее «распутица», «слякоть»).

 В таком состоянии народ Украины в массе своей не проявил, к несчастью, той чуткости, что отличала гоголевскую Катерину из «Страшной мести», умевшую угадать дьявола даже в родном отце. Впитав, капля за каплей, уготованной ему «черной водицы» (это тоже из «Страшной мести»), украинская Русь в той или иной степени становилась вырусью. «Черная водица» может в данном случае послужить инословием школы, через которую прошли два поколения украинцев, точнее, инословием некоторых предметов, которые им там преподали. Главный из них - литература, которая, как считается, несет ответственность за лепку национального характера.

 Все последнее тридцатилетие отмечено поэтапным вытеснением русского языка и русской литературы из учебного процесса. Одно с другим связано. Гонение на русский язык, начавшееся более тридцати лет назад, уже ущемляло русскую литературу, особенно поэзию, которую стали читать в переводах. Немцу или французу читать «Евгения Онегина» в переводе естественно, потому что у него, как правило, нет выбора, но украинцу, когда он читает «Мой дядько найчеснiших правил», можно только посочувствовать. Русский язык - это и его язык: он, между прочим, ковался при участии украинцев именно как общерусский.

 «Великим и могучим» русский язык стал не благодаря каким-то своим фонетическим или морфологическим качествам, но благодаря тому что на нем было написано. Отказываясь от русского языка, украинец будто покидает большой океанский корабль, чтобы пересесть на судно малого каботажа. Я имею в виду украинскую классику, которою попытались заполнить образовавшиеся пустоты.

 Хотя между тем, что написано на украинском и тем, что написано на русском (я имею в виду, опять-таки, классику) не может быть никакого сравнения. В русской классике есть стремление к «сионским высотам» (Пушкин в стихотворении «Странник»), в «заоблачную келью», что «в соседстве с Богом» (его же стихотворение «Монастырь на Казбеке»):

 Туда б, сказав прости ущелью,
 Подняться к вольной вышине!

Там - «Град Божий». А некоторые стихотворения Лермонтова, по признанию К.Н.Леонтьева, действуют на душу сильнее, чем канонические молитвы.

 Такова тенденция, общая для всей (или почти всей) русской классики. Ничего подобного мы не находим на Украине. У троицы их классиков - Тарас Шевченко, Леся Украинка, Иван Франко - бросается в глаза фактическое отвержение духовной вертикали, ведущей к Богу, заземленность в родных «ущельях» и отчасти отсюда проистекающая ожесточенность. У первого из них по значению, Шевченко, певца беленых хаток с вишневами садиками, по меткому замечанию Гоголя, больше все-таки дегтя, чем меда. В поэме «Гайдамаки», например, он сложил хвалебную песнь отвратительным гайдамакам, в XVIII веке совершавшим на Украине неописуемые зверства.

 Правомерно усмотреть здесь «задаток» той лютости, примеров которой мы видим во множестве у нынешних украинцев.

 Показательно, что такие выдающиеся писатели более позднего времени, как Владимир Короленко и Константин Паустовский, укро-поляки по крови (Паустовский к тому же - потомок гетмана Сагайдачного) и по воспитанию, с достижением взрослости сделались русскими писателями: Короленко, по его словам, нашел в русской литературе «свою настоящую родину», и Паустовского «переманили» на русскую сторону Пушкин и Лермонтов.

 Образ «Града Божьего» косвенно отразился на концепции «Града земного», которая сложилась сначала в Московском царстве, а потом в Петербургской империи. Пушкинский «кумир на бронзовом коне» в своем символическом качестве воплощает суть российской государственности, которой царь Петр задал «высоту полета». Украинцы с их хуторским мышлением это как будто понимали, даже те из них, что были «национально озабочены», до поры до времени мечтали только об автономии. (М.Грушевский, первый президент Центральной Рады, решился провозгласить независимость ее только после того. как в Петербурге в январе 1918-го было разогнано Учредительное собрание, что могло показаться тогда завершением истории «единой и неделимой».

 И здесь уместно сказать о другом тренде в украинской литературе и самой жизни - о тяге к пародийности. Тренд был задан поэмой Ивана Котляревского «Энеида» (публиковалась по частям с 1798 по 1842; от этой книги ведет отсчет художественная литература на украинском языке), в которой разбитные полтавские хлопцы играли роли героев Вергилия, а Эней, строитель нового царства, оказывается проворным запорожцем. Эта поэма, и не только она, побудила известного критика П.А.Плетнева (редактора петербургского «Современника») заключить, что в характере украинцев особый вкус к пародии. История это подтвердила, и не только применительно к литературе. Когда хохлацкий «Эней» дорвался до власти, он свою государственность спародировал с западных образцов. Политическая жизнь на Украине стала сильно смахивать на арлекинаду, на свой фарсовый лад калькирующий западный либерализм.

 Волею судеб - или шальной волей националистических групп - Украина «выпала» из своего исторического лона, порвала с «большой» Россией и принялась строить «самодельное» государство, «для важности» используя чужие маски и чужие котурны. Порвать, впрочем, удалось не вполне: слишком разветвлены корневые связи меж двумя ветвями одного народа. Отсюда ярость, с какой националисты, действуя острыми топориками, пытаются разрубить их одну за другой.

 И все же далеко не все корни подрублены. Позволительно считать, что большинство населения Украины -- это не законченная вырусь, но люди, которые способны опамятоваться под воздействием должного просвещения. Вопрос просвещения -- это вопрос, которым стоит озаботиться уже сегодня, учитывая, что значительные территории бывшей Украины уже вошли в состав РФ и надо надеяться, что и другие территории рано или поздно за ними последуют.

 Есть такая вековечная истина: Свет правду родит. Так этот девиз сформулировал архиепископ Феофан Прокопович, украинец, ставший при Петре Великом главным идеологом Российской империи.

 Важнейшую роль в просвещенческих усилиях призвана сыграть, наряду с РПЦ, русская литература. Пишет украинский журналист (ныне живущий в США) Олег Ясинский: «Одно из наиболее опасных и разрушительных для киевского режима видов оружия - и которое всегда точнее любых ракет - это русская литература. Литература, давно ставшая достоянием и гордостью всего человечества и на которой были воспитаны лучшие умы и сердца всех стран и континентов». Надо только уточнить, что это оружие более всего эффективно в руках школьного учителя. За пределами школьных стен мир утратил прежний литературоцентризм, хотя это не значит, что классика вообще утрачивает значение: по верному, на мой взгляд, замечанию одного из критиков, она «растворена» в окружающей нас культуре.

 По самым последним данным, русская литература полностью изымается из учебного процесса на всей территории, пока еще называющейся Украиной. Время, прежде ей отводимое, теперь отдается также более широкому знакомству с западной литературой: в курс средней школы включены, например, произведения Сафо и Бертрана де Борна (провансальский поэт XII века, если кто не знает), с чьими произведениями разумнее было бы знакомиться в вузовском курсе. Претенциозная широта охвата мировой литературы (отвечающая либеральной идеологеме «разнообразия») призвана «возместить» глубину ее понимания. Зато так легче усваиваются чужие маски и чужие котурны.

 Но этот театральный реквизит принадлежит уже умирающей цивилизации. Процесс умирания сильно затянулся; как будто даже с нетерпением пишет Петер Слотердайк (как считается, сегодня это немецкий философ номер один): «Европа лежит на смертном одре и никак не может умереть». Никакого злорадства по этому поводу мы не должны испытывать - даже в условиях, когда мы фактически с нею воюем: Европа - близкородственная нам цивилизация и в ее прошлом много такого, что дорого нам и зачастую любимо (об этом немало сказано русскими людьми отнюдь не западнического направления - от Хомякова до Достоевского). Но сейчас она смердит - как четверодневный Лазарь, не дождавшийся Христа.

 В наших просвещенческих усилиях это должен быть самый понятный аргумент: они, как цивилизация, умирают, а у нас, судя по многим признакам, «есть еще порох в пороховницах».