Чем победим?

Когда император Константин Великий перед битвой с язычниками обратил взор к небу за поддержкой, небо показало крест: «Сим победиши!»

Полагаю, наши военные знают, как и чем победить противника на Украине (а победить мы обязаны, другого выбора нам не оставлено). Но окончательная победа – в данном случае, как и в ряде других – не может быть достигнута одним только оружием. Реально сломить противника можно только ментально – духовно, идейно.

Первостепенное – изобличение самообманов, в которые погружена Украина в продолжение последних тридцати лет.

Происходившее с ней в этот период времени можно охарактеризовать, как трагикомедию, только в отличие от обычного для данного жанра развития сюжета от трагического к комическому здесь действие развивалось, наоборотно, от комического к трагическому. С самого начала нэзалежностi украинской публике были преподнесены «открытия», которые подавались вполне серьёзно, но хотя бы чуть-чуть образованными украинцами, а тем более за пределами страны не могли не восприниматься, как смешные. Уже в начальной школе будущие граждане узнавали, что Украина существовала с незапамятных времён, именно как Украина, самостоятельное государство, более того. от неё, как от некоей рассады, «есть пошли» другие народы и государства; и что именно украинцам принадлежат великие культурные и технологические достижения человечества, вроде изобретения колеса, пороха и т.д. – длинен этот список смешных «закидонов».

Впору напомнить о малороссийской пословице: дурень думкою богат. Должно было становиться непонятным, отчего Украина стала называться Украиной: ведь по смыслу названия окраiной чего-то она должна была быть. Это «что-то», разумеется, Россия (Великороссия) – бревно в глазу для украинствующего дурня. Отчего вся энергия ярых националистов направлена была на очернение России и отпирательство от всякого с нею родства. Но корневая система, связывающая две части русского народа, настолько глубока и ветвиста, что как ни пытались они, действуя острыми топориками, их перерубить, что-то существенное от неё ещё осталось. Отсюда, наверное, остервенение, с каким они ополчаются на тех, кого называют «не-братьями».

Рискну нащупать и другую причину остервенения. В душе каждого народа существует некий тёмный жилец. Он есть, разумеется, и в русской душе, но в украинской он ощутимее; возможно, в этом сказывается влияние южного климата, который, как считается, обостряет все чувства. Для иллюстрации обратимся к гоголевским «Вечерам на хуторе близ Диканьки» ( всеобъемлющий Гоголь, как известно, «отвечает» за всю Украину). Даже в «Сорочинской ярмарке», самой благодушной из повестей этого цикла, благодушие то и дело нарушает чёрт, откуда-нибудь да выглядывающий (Що спереду I так, i так // А ззаду, ей же ей, на черта! – эпиграф к повести). А в других повестях этого цикла и особенно в «Страшной мести» нечистая сила показывает свою настоящую власть. В этой последней повести добрый по видимости казак, отпив из фляжки какой-то «чёрной водицы», оборачивается колдуном, который наводит на всех ужас.

Или взять Тараса Шевченко, первого по значению поэта Украины. Писатель Олесь Бузина не зря назвал его «вурдалаком» (в книге, которая так и называется: «Вурдалак Шевченко»). В поэме «Гайдамаки» Шевченко смакует кровопийства, учинённые в XVIII веке гайдамаками (которых справедливо считают предшественниками бандеровцев); более того, с каким-то садистским удовольствием пророчит «реки крови» в будущем, когда вспыхнут новые войны, долгие, как Троянская война:

 …Згадаем,

Так було в Троi,

Так i буде.

Справедливости ради заметим, что Шевченко тоже двоичен: там, где он рисует белёные хаты с вишнёвыми садиками или Днепр широкий, который реве та стогне, там он истинный поэт, пусть и узконаправленного диапазона.

А ныне, увы, слишком многие на Украине испили «чёрной водицы» -- что сказывается прежде всего в распространении фашизоидных настроений. Более всего проявились они в так называемом «Азовском движении» (полк «Азов» - его военная «рука»). До начала военных действий этот факт признавали, хотя бы сквозь зубы, на Западе, но после тему замяли: все, кто воюет с русскими, стали там «своими». А если указать на широкое распространение в некоторых средах фашистской символики – вроде «чёрных солнц» (вариант свастики), рунических трезубцев и т.п. – нам могут ответить, что это всего лишь «игра», и не следует придавать ей большого значения. Допустим, что это так, но тогда зададимся вопросом: что это за дух, прячущийся от критических взоров, который располагает к такого рода «игре»?

Это должен быть дух, который уже «заражён» фашизмом. Или попросту дух фашизма. Расплывчатое это как будто понятие, но оно на деле точнее любых социально-политических и даже идеологических характеристик. Не существует никаких выдержанных характеристик идеологии фашизма (вернее, национал-социализма, каковой обычно имеют в виду, когда говорят о фашизме), по той причине, что она не представляет собою законченную систему; собранная «на живую нитку», она была в прошлом и сейчас остаётся достаточно подвижной и порою противоречивой.

Чтобы определить фашизм, придётся опуститься ниже уровня идеологии – в те слои сознания (и подсознания), где стихийно совершается религиозный, в широком смысле, выбор и формируются сообразные с ним основные психологические установки.

Попробую назвать приметы, по которым можно опознать фашизм. Одна из них – неприятие истории. Фашизм отличает нежелание разбираться в «хитростях» и «тонкостях» исторического процесса, вместо этого он внушает, что можно создать некий хронотоп, где всё будет, как говорится, один к одному и некий изобретённый им «порядок» станет нормой жизни. Для этого надо, как сказал скульптор, «убрать всё лишнее» -- разделаться с врагами и просто «ненужными» людьми. Германские национал-социалисты врагами назначили евреев, укрофашисты – москалей, а «ненужными» можно счесть кого угодно.

Укрофашизм обычно считают радикальной версией знакомого по прежним временам национализма. Но тут необходимо важное уточнение. Для раннего (до 1917 года) национализма, от Шевченко до Грушевского (ведущий идеолог самостiйности в начале XX века, первый и последний президент Центральной Рады) психологической опорой служило патриархальное прошлое. Так, Шевченко романтизировал украинское село – в когдатошние времена «тихий рай», где «в садах, казалося, цвели, // подобно лилиям, девчата»; и отдельно – запорожцы «добывали славы, вольной жизни», а после «жили-пировали».

А укрофашисты вербуют себе сторонников больше в городской среде, уже в значительной мере лишённой корней. Их родоначальник Дмитрий Донцов (харьковчанин, русский по крови, умерший в 20-х годах в Канаде), учитель С.Бандеры, был убеждён, что народ скорее плох, чем хорош, и чтобы сделать его «по-настоящему хорошим», его надо создавать заново. Это был и есть своего рода футуризм, pro forma отдающий некоторую дань шароварно-вышиваночному прошлому. Неприятие истории здесь даже резче выражено, чем у национал-социалистов, которые были всё-таки теснее связаны с немецким прошлым.

Немецкий акцент прорывается у «азовцев» и прочих укрофашистов, когда они выказывают свою «волю к власти». Способы их борьбы за власть те же, что были у штурмовиков СА: напористая пропаганда, запугивание несогласных, уличное насилие и в подходящий момент государственный переворот. Так же, как у немецких предшественников, их намерения простираются далеко за пределы родного государства. «Азовец» Ю.Колодзинский пишет в своём сочинении «Украинская военная доктрина»: «Нужно выиграть войну, великую и жестокую, которая сделает нас властителями Восточной Европы». И уточняет: границы Новой Украины должны проходить по Волге, но влияние её – распространиться на всю Центральную Азию. Это тоже было бы смешно, если бы на украинское воинство не работали сейчас адские кузницы Запада.

Но главная примета – отвержение христианства и попытка обновления языческого типа мирочувствия. Брошен вызов крестителю Руси – восстановлен культ Перуна или, точнее, его современного «заместителя», каким он рисуется нынешним его чтителям; в Мариуполе, например, идол был установлен в центре города. Напомню, что это божество, требовавшее в обязательном порядке человеческих жертвоприношений. Если национал-социализм был, по словам К.Г.Юнга, «местью Вотана» (древнегерманского «бога грозы и неистовства»), то укрофашизм впору назвать «местью Перуна».

Впрочем, и Вотану укрофашисты отдают должное: в «Азовском движении» есть молодёжный филиал, который носит название Вотанюгенд» -- слепок с «Гитлерюгенда». Вообще вся национал-социалистская мифология дублируется укрофашистами. Им, так сказать, внятны и величание Арминия Германца, как «расового героя», и загробные тайны Валгаллы, от которой ждут, что она примет в своё лоно также и украинских «зигфридов», когда придёт их час.

Эта самая Валгалла во времена древних германцев предлагала, по сути, продолжение земной жизни с её постоянной рубиловкой. Такого рода наив приходится оставить древним германцам. В наше время Валгалла – не более, чем условный знак; для тех, кто разуверился в христианском обетовании вечной жизни, перспективу «вечного упокоения», на мой взгляд, лучше всего передаёт знаменитая картина А.Бёклина «Остров мёртвых» (она существует в разных вариантах, один из которых постоянно висел в кабинете Гитлера на самом видном месте). Настроение, которое она способна внушить – отчаяние и вместе с ним упоение смертью. Здесь истоки истерического, впору так его назвать, героизма, столь ценимого фашистами всех мастей.

Мистическое ядро (существует и такое) «Азовского движения» осваивает опыт замка Вевельсбург – резиденции Генриха Гиммлера, где его «рыцари» (реплика, относящаяся к легендарному замку Камелот с его «рыцарями круглого стола») залезали порою в такие мистические дебри, которые даже Гитлера, совсем не чуждого мистики, заставляли морщиться. Самого Гиммлера его нынешние последователи из укрофашистов называют «идеалистом», воздвигавшим скрижали «новой духовности» или, иначе, «духовности железного века»; напомню, что именно Гиммлер был «хозяином» всей миросистемы лагерей смерти.

Замечу, что мифология национал=социализма опиралась на материал великой немецкой культуры – романтиков, Вагнера, Ницше; она, разумеется, представляла их в кривом зеркале, извращала (что поделаешь, нет ничего на свете, что нельзя было бы извратить и употребить во зло), но та, по крайней мере, было что извращать. А мифология укрофашизма – это просто обезьянничество, попытка примерить на себя чужие инсигнии, чужую систему взглядов.

«Сообщницей чужой тьмы» становилась Украина, назовём её так, перефразируя Мандельштама, назвавшего «сообщницей чужого света» Польшу).

Что можно противопоставить надувшим с Запада «вихрям враждебным»? Ну, во-первых, надо всегласно аутентифицировать фашизм, как говорит индийская пословица, «назвать кошку кошкой». Чтобы лозунг денацификации, выброшенный российской стороной, был лучше понят на Украине. В массе народа, особенно в старших поколениях сохраняется ненависть к фашизму и западные кураторы, естественно, не могут его поощрять, поэтому в среде укрофашистов их немецкое родство вызывает некоторую стыдливость. Так, в обращении с фигурой Гитлера соблюдается некоторая осторожность, существует негласное правило: намекать на симпатию к нему можно, напрямую хвалить – нет.Вместе с этим надо понимать, что в украинском обществе, наряду с сохраняющимся отвращением к фашизму, существует, по большей части неосознаваемый, запрос на фашизм; будем откровенны, такой запрос, хоть и гораздо более скрытно, существует и в нашем обществе. Он возникает, как изломанная реакция на упадочные явления в обществе, его моральное разложение прежде всего. Возьмите Третий рейх: в своём замкнутом кругу он соблюдал довольно-таки строгую мораль, отдалённо напоминающую спартанскую (в замке Вевельсбург, правда, не брезговали гомофилией, но это заведение было закрыто для посторонних глаз).

Апелляция к «крови и почве» запачкана фашизмом, но если её отмыть, она имеет бесспорное оправдание: кровь несёт в себе ценную информацию, связывающую индивида с миром предков, а чувство почвы, понятое, пушкинскими словами, как «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам», вряд ли нуждается в защите. Но чтобы вновь не замарать эти девизы, надо отдавать должное тому, что выше крови и почвы.

С фашизмом, по крайней мере в его национал-социалистской версии, неотъемлемо связан расизм, принимающий у его носителей особенно мерзостный характер. Но вот повернулся сценический круг мировой истории – и расизм, дотоле бывший «прерогативой» белых, становится орудием в руках небелых; особенно заметно это в Соединённых Штатах, до сих пор задававших тон мировой жизни. У украинцев, как и среди русских поставление белых на место неполноценных, становящееся мировым трендом, вызывает естественное негодование. Но здесь открывается новая ловушка для фашизма; ею пользуются те же «азовцы», заявляя себя спасителями белой расы. Чтобы естественное чувство не перешло в расовое чванство по образцу былых времён, следует дать ему должную настройку.

Суммируя, можно сказать, что соблазн фашизма состоит в его опоре на земную твердь, которая смотрится предпочтительнее окружающего болотистого ландшафта. Но земная твердь коварна: она способна родить побуждения, сталкивающие в то же болото, на самое его дно. Удержать от падения может только тяготение небесной тверди. Между нею и земной твердью пролегает междупутье, назовём его так, на котором в минувшие века рождалось чудо, именуемое «русским духом», становившееся источником всех наших достижений и реальных побед. И помечено междупутье знаком креста.

В этом смысле ничего не изменилось со времён Константина Великого.